Эллен Рипли: Первая экшн-героиня

Зен Брукс для The Guardian; 13 октября 2009 года

Прошло 30 лет с тех пор, как «Чужой» Ридли Скотта появился на экранах кинотеатров и познакомил нас с Эллен Рипли, грудоломом и боди-хоррором.

На прошлой неделе я посмотрел научно-фантастический триллер под названием «Пандорум», начинающийся с – достаточно запоминающейся – сцены, в которой ничего не понимающий герой выпадает из космической капсулы, одетый только в трусы. То, что происходит дальше, больше похоже на затяжной приступ параноидальной истерики. Люди кричат и бегают, а их самих – поедают. Еще в фильме есть мрачный и ржавый космический корабль, стая едва различимых монстров, а также сексуальная и уверенная в себе женщина-воин, которая заставляет  коллег-мужчин стыдиться себя. Это, если вы цените подобные картины, вполне пригодный фильм.

Но в «Пандоруме» есть кое-что еще. Каждая сцена и каждый кадр испорчены ноющим чувством дежавю; ощущением, что где-то в глубине всего этого находится гораздо лучший фильм, который хочет вырваться наружу. Спустя какое-то время до меня доходит, что это за фильм. Я выхожу из кинотеатра, чувствуя себя ухажером после неудачного свидания. Я понимаю, что единственная причина, по которой мне нравится «Пандорум», – это то, что я все еще влюблен в «Чужого».

Прошло уже 30 лет с тех пор, как прорывная картина Ридли Скотта предстала перед ничего не подозревающей публикой, хотя точный день ее рождения остается загадкой. Фильм дебютировал в лондонском кинотеатре «Одеон» на Лестерской площади в сентябре 1979 года, но в других кинотеатрах Великобритании его не было до января следующего года. С тех пор его влияние стало колоссальным. «Чужой» был фильмом, который задал определенный визуальный канон (мрачный и индустриальный) для любого режиссера, который бы захотел снять фильм о монстре в космосе. Не стоит забывать и о жуткой сцене, в которой из грудной клетки человека вырывался пришелец: она отражала страхи людей той эпохи. Но в конечном итоге все дело было в Рипли. В образе сильной и решительной Сигурни Уивер. «Чужой» переосмыслил конвенции хоррора и осмелился поместить женщину в центр внимания.

Будьте уверены: «Чужой» – это хоррор. «В сущности, это фильм про дом с привидениями», – объясняет критик Дэвид Томсон. – «Единственная разница заключается в том, что вместо старого мрачного дома – космический корабль». Фильму и трем его продолжениям посвящена книга Томсона “The Alien Quartet”, и он считает, что именно это качество отличает картину Скотта от сиквелов.

В этом фильме очень неторопливый темп повествования, который только нагнетает ощущение, что вот-вот случится что-то страшное. Подобное больше присуще хоррору, чем научной фантастике.

Это породило шутку Ридли Скотта о том, что в течение первых 45 минут в фильме ничего не происходит. В первых сценах «Чужой» сосредоточен – казалось бы, бесцельно – на показе грохочущего космического грузового корабля («Ностромо») и его команде из семи человек, среди которых Джон Херт и Иэн Холм. Если студия 20th Century Fox надеялась на еще одни «Звездные войны» (а есть данные, что так оно и было), она ошибалась. Герои «Чужого» не были воинами-джедаями или безрассудными пиратами – они были среднестатистическими «Джо», простыми работягами, скучающими в компании друг друга и смолящими сигареты перед экранами древних компьютеров.

А потом – бум! Фильм словно взрывается вместе с одной из самых известных сцен в истории кино. У героя Херта, оплодотворенного инопланетным существом, внезапно начинаются роды прямо во время завтрака. С фонтанами крови из его груди вырывается монстр.

Смотря эту сцену сейчас, 30 лет спустя, можно обнаружить, что ваше внимание приковано в равной степени и к реакции актеров, и к грудолому. Известно, что Скотт снимал эту сцену одним дублем и четырьмя камерами одновременно, а также намеренно держал актеров в неведении относительно того, что именно должно произойти. Можно с уверенностью предположить, что ни один из них не был в таком шоке, как Вероника Картрайт (играющая штурмана «Ностромо»), которая, как видно, испытала подлинный ужас от брызг крови. «То, что вы видите в кадре, – неподдельная реакция», – вспоминает Том Скерритт, еще один актер. – «Она понятия не имела, что, черт возьми, произошло. Эта штука просто внезапно появилась».

Шок Картрайт найдет отражение у зрителей кинотеатров по всему миру. «Все помнят момент, когда появляется это существо, потому что он был совершенно ошеломляющим и неожиданным», – говорит Томсон. – «Я помню, как смотрел фильм со своей женой, и она была так напугана, что немедленно выбежала из зала. Впоследствии она признала, конечно, что фильм хороший и все такое. Но она не смогла его вынести; не смогла спокойно жить с осознанием возможности подобного. Как будто она подумала: если может случиться такое, то может произойти и все что угодно.»

Кто-то скажет, что уже произошло. После беседы с Томсоном я обратился к Марку Янковичу, профессору киноведения Университета Восточной Англии и эксперту в области хорроров. Янкович объясняет, что ослабление цензуры в 1970-х годах позволило показывать более кровавые сцены. «Есть мнение, что эти фильмы на самом деле отражали страхи и опасения людей. В 70-х годах их все больше заботило, что вследствие определенных факторов окружающей среды – будь то ее загрязнение, пестициды, пищевые добавки, рак – они теряли контроль над собственными телами. Что то, что они чувствовали в отношении самих себя, может измениться, мутировать и стать монстром. Подобное можно увидеть, например, в ранних фильмах Дэвида Кроненберга и, очевидно, в «Чужом»: чувство, что все, что было знакомым и безопасным, начинает рушиться. Уже через год после выхода «Чужого» случился бум высокобюджетных боди-хорроров: от «Воя», «Американского оборотня в Лондоне» и «Других ипостасей» до «Нечто» Джона Карпентера».

В фильме Скотта, однако, хоррор дополнялся вопросами, связанными с сексуальностью. Еще раз взгляните на существо, которое вырывается из груди Джона Херта. Его дизайн придумал швейцарский художник Г.Р. Гигер, который вдохновлялся образами с картины «Три этюда к фигурам у подножия распятия»  Фрэнсиса Бэкона 1944 года, которая, в свою очередь, отсылает к древнегреческому мифу об Эриниях (Фуриях). Фильм Скотта изначально презентовался как «”Челюсти” в космосе». У Чужого есть острые как бритва зубы и устрашающий и загадочный облик. В одной из своих форм он прозрачный и склизкий, созданный из настоящих устриц и моллюсков. В другой – твердый и грубый. Откровенно говоря, у Чужого есть два обличья: вагинальное и фаллическое.

«”Чужой” – это фильм об изнасиловании, где жертвы – мужчины», – объясняет Дэвид МакИнти, автор исследования под названием «Прекрасные монстры», посвященного «Чужому». – «В нем также показаны последствия этого изнасилования: беременность и роды. Это фильм, который очень сознательно играет с мужскими страхами перед женскими репродуктивными функциями».

Становится ли от этого «Чужой» консервативным фильмом или фильмом радикальным? За прошедшие годы чаша весов склонялась в обе стороны. Например, по мнению культуролога Барбары Крид, фильм Скотта воплотил то, что она называет «монструозной женственностью». Эта концепция отсылает к классическим фрейдовским образам (монстры в форме пениса; темные, похожие на чрево, интерьеры), а также кровавому зрелищу, которое сопровождает роды. «Чужой» – это хоррор, созданный мужчинами и воплощающий страх мужчин перед всем, что связано с женским.

Есть и противоположное мнение. Рипли, утверждают другие, меняет правила игры; это героиня, которая направляет «Чужого» (и его сиквелы) в сторону чего-то нового и смелого. «Рипли довольно революционна», – настаивает МакИнти. – «Внезапно, перед вами хоррор с молодым персонажем женского пола в центре – причем, она выживает и является героиней, а не жертвой».

Первоначально задуманная как персонаж мужского пола, Рипли стала сердцем и душой всей серии фильмов «Чужой». Сыгранная Уивер (которой на тот моменты было 29 лет, и как актриса она была относительно неизвестна), Рипли изначально кажется типичной сексуальной королевой крика. Но через некоторое время мы понимаем, что она не только не кричит, но и не проявляет никакого романтического интереса. Вместо этого она морщит лоб и решительно подходит к выполнению задач. Именно Рипли принимает правильное решение, отказываясь пустить инопланетный организм на борт корабля, но этому препятствуют ее коллеги-мужчины. А еще именно внезапные и несвоевременные материнские инстинкты Рипли (отправившейся на поиски корабельного кота) позволяют ей избежать атаки монстра.

Только в самом конце фильм подводит ее: немотивированная сцена раздевания до нижнего белья выглядит как пощечина. Как будто создатели опомнились, осознав, что натворили, и попытались обуздать Рипли в последний момент. «Никто не станет отрицать, что Сигурни Уивер выглядит привлекательной в нижнем белье», – смеется Дэвид Томсон. – «Но это действительно тот случай, когда Ридли Скотт играет на публику по устаревшим правилам».

Рипли, злая мачеха

Джеймса Кэмерона часто обвиняли в том, что он тоже играл на публику. И все же снятый им 7 лет спустя сиквел «Чужие» оказался еще более радикальным: он взял то, что было скрыто в подтексте, и выдвинув это на передний план. «Франшиза стала феминистской», – говорит Томсон. – «Может быть, потому, что Уивер стала продюсером и получила больше влияния. Может быть, парни бы не стали двигаться в этом направлении, будь у них выбор, но у них бы не получилось снять фильм без нее».

Не то чтобы Уивер когда-либо утверждала, что имеет много общего с персонажем, которого она играет. «Я не Рипли», – говорит она. – «У меня были сомнения, что я смогу полностью воплотить ее сильный характер. Но, должна признаться, мне было интересно исследовать эту сторону себя. Нечасто женщинам предоставляется подобная возможность».

Выпущенные в 1986 году, «Чужие» были фильмом о Рипли не меньше, чем о, собственно, чужих. В фильме Кэмерона она защищала суррогатную дочь, а также «бодалась» с новой группой чванливых мужчин. Но самым интригующим моментом была растущая близость между главной героиней и «королевой» чужих, с которой она боролась. «Суть Рипли в том, что она не особенно симпатизирует людям из своего собственного мира», – говорит Томсон. – «Во втором фильме у вас появляется ощущение, что между ней и монстром возникает своего рода понимание. В конце есть сцена, когда Рипли угрожает убить потомство «королевы», и та отступает. Это показывает определенный уровень родства. В конце концов, они обе матери».

МакИнти идет еще дальше: «В конце «Чужих» есть странный поворот, когда Уивер почти становится злодеем. Королева просто хочет сделать так, как будет лучше для ее потомства. Рипли же похожа на злую мачеху, которая хочет убить детей».

Первое правило Голливуда: хорошую идею можно «доить», пока она не истощится. Так было и с «Чужим», который породил (возможно, превосходящих) «Чужих», а затем и менее удачные «Чужой 3» и «Чужой 4: Воскрешение». «На самом деле, третий фильм недооценен», – отмечает МакИнти. – «Когда вы смотрите первые три фильма, есть ощущение, что они играют, возможно, ненамеренно, с тремя классическими женскими архетипами из фольклора. Рипли превращается из девы [в «Чужом»] в мать [«Чужие»], а затем в старицу [«Чужой 3»]. Вот что пошло не так с «Чужим 4: Воскрешение». Если четвертого архетипа нет, то и идти некуда».

Итак, что же это все дает для понимания Рипли? Можно сказать, что героиня «Чужого» остается аномалией; белой вороной в жанре, который обычно преподносит женщин в качестве дичи для охоты. И наоборот, можно даже утверждать, что она изначально не была так уж революционна. «Я бы согласился, что она отличный персонаж, отличное воплощение архетипа», – говорит Марк Янкович. – «Но этот архетип восходит к [готической писательнице] Анне Радклиф, которая жила и работала в конце XVIII века. Рипли сделана из того же теста, что и другие героини готических романов. Она как типичная попса с тремя аккордами. Просто  некоторые версии запоминаются больше, чем другие».

С этим мнением спорят, утверждая, что Рипли ломает стереотипы. «Она значительно усовершенствовала образ героини», – говорит МакИнти. – «Мне кажется, что индустрия развлечений без нее была бы совсем другой. Без Рипли не было бы ни Лилы в «Футураме», ни Баффи. Из-за нее же, вероятно, девушки Бонда стали более жесткими. В первом же фильме о Бонде, вышедшем после «Чужого», вы видите Кароль Буке с арбалетом».

До Рипли хорроры были более упорядоченными. Они были этакими идиллическими охотничьими угодьями, где наказывали молодых и сексуально активных женщин, а главным материнским образом была мумия миссис Бейтс из «Психо». «Чужой» же встряхнул это болото.

Возможно, он действительно распахнул двери в дивную новую эпоху, притупив встроенный в жанр страх перед женственностью за счет того, что поместил Чужого в привычную нам среду, а в центр повествования – героя с неярко выраженными половыми признаками. «Чужой» также подготовил почву для фильмов вроде «Пандорума»: да, он дурацкий и суматошный, но и одновременно достаточно «умный», чтобы поместить сильную женщину в центр повествования, а мужчин оставить бездумно шататься в одном исподнем.

В Европе картина Ридли Скотта 1979 года была первоначально выпущена под расширенным названием «Чужой: Восьмой пассажир». Теперь очевидно, я полагаю, что это отсылка к инопланетному существу, созданному Г.Р. Гигером. Тем не менее, «восьмой пассажир» может так же легко указывать на Рипли: героиня хоррора, вышедшая из тени. Спустя три [уже четыре – прим. пер.] десятилетия она выглядит гораздо более свирепой и опасной, чем предполагал шутливый слоган «”Челюсти” в космосе».

Оригинал статьи: The Guardian

Перевод Александры Веселовой специально для Иноекино